Истории про бабушек и других родственников. Лиза Заварзина-Memmi.

Настя ревет. Одна косичка расплелась и светлые вьющиеся волосы закрывают пол-лица, по которому льются потоком из серых глаз слезы. Рот широко открыт и в нем не хватает нескольких зубов. Начинает она реветь как-то сразу, по любому поводу и делает это очень громко и искренне. Я реву редко, но изощренно: почти никогда – от боли, никогда – от страха, реву от обиды - на взрослых.
Меня наказывают очень редко, никогда не шлепают, но я обижаюсь на интонации, на упрек, на замечание. Один раз мама поставила меня в угол и лишила похода с дедом в цирк, кажется, за какое-то хамское выступление. Это у меня иногда случается невольно: я просто пробую действие какого-нибудь нового выражения, услышанного или придуманного. Эффект сплошь и рядом превосходит все ожидания. Точно так же обижается и мой папа, так что мы непрестанно с ним находимся в обиде друг на друга. Оданажды папа решил устроить мне собственную комнату на чердаке в Абрамцеве. Он притащил туда железную походную кровать прадедушки Б.Л., его же тяжелое плоское серое одеяло и направил меня туда спать. Было холодно, неуютно, хотелось вниз, в тепло к бабушке, на все мои аргументы и возражения папа говорил : «У тебя настоящая взрослая комната, надо терпеть неудобства, твой прадед так спал в экспедициях». Что мне прадед? Он сам хотел так спать в экспедициях где-то на севере, там даже остров есть его имени, а я хочу в уют, к бабушке и Деду, я еще маленькая! В конце концов, видя бесполезность моих споров, я вдруг сказала: «Ты со мной обращаешься как с собакой!». Папа обиделся и не разговаривал со мной дня три, зато я переехала вниз, в тепло и уют.
Так вот, если уж я реву, то так, что никому мало не покажется. Сначала это делать легко, слез полно и ничего не стоит оглашать все окрестности своим плачем. Потом слез становится меньше и меньше, в горле пересыхает, дело затрудняется. Иногда приходит спасительная икота, и я стараюсь делать это как можно громче. Потом начинаю натужно кашлять и давиться – это уже не может выдержать никто, и на поступающее предложение перемирия с контрибуцией в виде извинения я соглашаюсь с некоторой видимой неохотой.
Наибольшую стойкость проявляет мама, ей это проще всех: она уходит в другую комнату, начинает заниматься на виолончели и моих показательных выступлений просто не слышит. Дед и бабушка не могут выдержать и нескольких минут, но они никогда и не наказывают меня. Бабушка может сказать укоризненно «Ну, Лизуха...», а Дед только крякнет.Но и поводов для ссор у нас не возникает, они разрешают мне все, или почти все: я могу читать допоздна, потом спать полдня, мне не предлагают вымыть посуду или подмести пол. Семейные легенды сохранили случаи из моего раннего детства: «Прости меня немедленно, а то укушу» - это, кажется, папе. И Деду, который что-то читал мне на ночь вслух: «Давай еще читать, а то я буду кричать!» - «Ну и кричи!» И я стала кричать, а дед – спать.
А вот мой двоюродный брат Леша никогда не ревет. От боли или обиды он только краснеет и низко опускает голову. Он – мужчина и плакать ему никак нельзя. Леша младше меня на два месяца, и только это неоспоримое мое преимущество позволяет мне быть с ним на равных. Он определяет, во что нам играть, какие конфеты самые лучшие(«взлетные»), кто хороший, а кто плохой.
С тех пор как мы с мамой живем «накалужской», мы с Лешей все время вместе: кроме бабушки и дедушки здесь живем мы с мамой и Олег – лешин папа. Мы ходим «в группу» в нашем доме , и Леша часто остается ночевать. Иногда он уезжает со своей мамой Ниной на 108 автобусе «в 38 квартал».
В группу ходят еще другие дети из нашего подъезда: Витька, который живет в квартире напротив, Таня, Томаша. Группа находится в шестом подъезде, а мы живем в первом, Туда положено приходить со своим обедом и полдником, и мы с утра тащим туда свое пропитание. Я – в унылой серой сумке с защелками, а Леша – в майданчике. Это такой специальный шкафчик с полочками и дверцами, который сделал для него Олег.Такого нет больше ни у кого. Вообще то, что придумывает Олег, не придумывет никто. Он построил «макеты» - это такие большие листы оргалита, на котором из папье-маше сделаны горы, туннели, дороги. Однажды он выдает нам такие огромные листы , гуашь и говорит – рисуйте. И мы самозабвенно макаем большие кисточки в пахучие баночки и намазываем густо-густо, и никто нас не останавливает. Леша говорит, что будет художником. Или маляром.
На Зеленоградской Олег сооружает из точила гончарный круг, приносит много-много глины , и мы все лепим горшочки из глины. Это ужасно интересно: качаешь ногой педаль, точило крутится, в середину кладешь кусок мокрой глины, нажимаешь пальцем в середину, и постепенно из куска образуется настящий горшочек!
Леша – единственный, кто получает письма. Летом Олег пишет ему письма, иногда – стихами : «Пишу тебе из Бухары,где подыхаю от жары». Приехав, он забирает Лешу, и они отправляются вдвоем в поход на речку Колбаску.
Леша лучше всех придумывает игры. Я тоже придумываю, но мои затеи связаны с богатырями, рыцарями, принцессами. Леша придумывает совсем по-другому. Он, как и я, любит играть один. Один раз он проводит два часа возле сарая, что-то тюкая топором. Взрослые довольны его любовью к столярному делу, у нас все умеют и любят мастерить. Потом выясняется, что Леша отрубил пипки всем беретам. Мы думали – чтобы было похоже на каски, но он говорит, что просто так красивее. В другой раз выкрасил в голубой цвет педальную машину – он единственный, у кого есть это громыхающее сокровище.Конечно, мы ездим на ней по-очереди, но хозяин все-таки он. Он выкрасил нининым лаком для ногтей все свои маленькие машинки. Он придумал увлекательную игру в голопопиков: надо, приспустив штаны, промчаться перед окнами кухни, где Маруся готовит ужин. Результат очевиден: мы с Лешей пробежали,Юра вообще еще не приступил, ловят Настю, она ревет, Лешу ругают.
У мамы день рождения в самом начале сентября, его празднуют весело и шумно, много народу, готовятся заранее. В Москве в кабинете расставлены длинные столы. Олег за несколько дней делает несколько ведер квасу. Лешина бабушка, мама, еще кто-то пекут пироги. Режут салаты. Потом все сидят за длинным -предлинным столом, шумят и смеются. Леша предлагает пойти в поход – он полон впчатлениями от похода с Олегом на Колбаску. В поход надо брать запасы еды и питья. С едой просто: полно бутербродов и пирожков. А вот в чем брать питье? Мы находим в ванной разные пузырьки, одни уже пустые, в других еще есть что-то, но Леша говорит, что это не важно, а выливать и мыть нам некогда. На кухне стоят ведра с квасом, в ящике обнаруживается воронка и мы наполняем свою походную посуду. Потом отправляемся в поход. Поход наш большей частью проходит под длинным столом между ногами гостей, что само по себе уже интересно и немножко опасно. Время от времени мы останавливаемся и устраиваем привал.Я , как всегда, не очень ем и не очень пью, зато Леша не страдает отсутствием аппетита, он закусывает и обильно запивает. Через некоторое время он предлагает петь песни. Песни так песни – мы запеваем. По долинам и по взгорьям. Эх тачанка да ростовчанка... Мы поем «тачанка-растачанка». Через некоторое время под стол заглядывает Олег, извлекает нас на свет и обнюхивает. Оказывается,мы пили квас с одеколоном. Нас отправляют спать, на этот раз – в бабушкину-дедушкину спальню в маленькой комнате, подальше от праздника. Мы еще долго не спим и хохочем, кто-то приходит нас урезонивать, но Леша кричит «Хочу мою маманю! Где моя маманя? Позовите мою маманю!». Приходит Нина, что-то такое говорит веселое и успокоительные, и мы наконец засыпаем.
В группе весело и интересно. Утром мы идем гулять в Нескучный сад, он прямо напротив нашего дома. Мы становимся парами, некоторое время препираемся, как именно держаться за руки: считается, что снизу руку дают маленькие. После возвращения – обед. Мы расставляем маленькие столы, раскладываем вилки-ложки, потом приносим тарелки с едой. У каждого – своя, и это интересно, кому что дают . После обеда – занятия. Два раза в неделю у нас музыка: приходит Римма Марковна, она играет на пианино, а мы поем или танцуем. Мне это нравится и получается хорошо. А вот Леше не очень . Когда мы приходим домой, Леша начинает изображать Римму Марковну: он передразнивает ее походку вразвалку и изображает , как она танцует польку. Мы прыгаем на диване и хохочем до боли в боках, с Леши съезжают коричневые колготки, которые у нас дома называются «панчохи», и со съехавшими колготками Римма Марковна получается еще смешнее.
Особенно полька, мы танцуем парами, пятка-носочек, топ-топ-топ. Ковырялочка и веревочка.
К Новому году мы ставим спектакль, что-то про Машу и Ваню. Машу играет Маша Назаренко – самая хорошенькая девочка, а Ваню – Витя. Маша Шлихтер изображает Снегурочку.Нам с Лешей достаются неинтересные роли каких-то зверей. Или мне – вожделенная снежинка?
Однажды оказывается, что к концу учебного года у нас будет оркестр. Исполнять будем вальс Штрауса «Дунайские волны». Нам раздают музыкальные инструменты. Я как дочь музыканта попадаю в четверку солистов, мне поручают какой-то сложный инструмент, но через пару репетиций этот инструмент передают кому-то другому, а я оказываюсь в общей массе с треугольником. Меня это ничуть не огорчает: нас с треугольниками несколько человек, играть не сложно, только время от времени стукать палочкой :динь-динь, динь-динь. В итоге наших усилий получается очень красивая музыка.
Когда нет музыки, мы рисуем. Обычнот это сцены из жизни группы: как мы катаемся в парке на санках. Рисовать это очень уютно, человечков изображем как цветные треугольники с шапочками и ножками . Потом вдруг приходит мода на писание стихов. Маша сочиняет такой :»Пантера, пантера, пантера на выставке долго сидела. Пантера, пантера пошла». Ее успех не дает мне покоя , и я слагаю балладу , которая кажется мне очень удачной в поэтическом плане, к тому же остроумной: «Вот бежит-бежит ручьишка прямо в гости к муравьишке. Муравьишка убежал, прямо к мышке прибежал. Тут уж мышка не стерпела и в окно –...», Леша говорит: «ускакокела». Я пишу «и в окошко улетеда». Еще есть стихотворение , посвященное Леше, тоже с юмором: «Лешик, Лешик, сколько ножек у твоих сороконожек?». У Леши этот опус восторга не вызывает.
На подоконнике на картонках с нашими именами лежат разные фрукты – это полдник. Самые интересные полдники бывают у Маши Назаренко – хурма, которую она, чмокая, обсасывает и объясняет, что очень ее любит. Я как-то попробовала – мне совсем не понравилось. Наверное, дело в том, как это выглядит: хорошенькая румяная Маша говорит «хурррма» и чмокает, и цвет у этой хурррмы необычный.
Писание стихов наводит меня на мысль их издавать, и я начинаю производить на свет книжечки со своими произведениями. Книжечки маленькие – со спичечный коробок- и большие – в пол-тетрадки. У некоторых на обложке портрет автора. Содержание – подвиги Геракла, сказки, стихи. Все с иллюстрациями автора. Потом я решаю издать сборник «Стихи и песни». Стихи набираются и так, а вот песню я вынуждена писать. Я люблю песни про весну, про природу... Мотив меня мало интересует, главное – слова. Родившаяся песня, неожиданно для меня, очень нравится Олегу, он ее выучил и иногда воспроизводит: «Ах какой хорошенькай во дворе расцвол подснежник! Мы танцуем и поем – тра-ла-ла».
Лешу я тоже привлекаю к изготовлению книжечек. Его книжки – про войну. Там все черное, какие-то взрывы, и слова соответствующие: «Есть, товарищ командир». Иногда места на странице не хватает и концы слов оказываются на второй, а то и на третьей странице. Что, конечно, не уменьшает ценность книги.


Итак,с утра мы идем в группу: я - с сумкой, Леша - с майданчиком. Мне кажется, что мы последние. Но нет: сзади идет еще Витя. Он смотрит по стороном, заворачивает то направо то налево и его сумка с обедом болтается из стороны в сторону и бьет его по ногам. Странно, как ему удается донести свой обед до группы целым и невредимым: там ведь суп в кастрюльке.
Возвращаемся мы обычно все вместе, это очень удобно, потому что по-одиночке лифт нас не поднимает, чтобы он нас «почувствовал», надо подпрыгивать и одновременно нажимать на кнопку. Лифт похож на карету: стенки деревянные, большое зеркало, дверцы со стеклом, так что едешь и видишь , что происходит на лестнице.
До звонков никто из нас дотянуться не может. Мы с Лешей вытаскиваем длинную дощечку-дно почтового ящика и ею дотягиваемся до звонка. А Витька колотит пяткой в дверь, и довольно быстро появляется его бабушка.
Витя живет прямо напротив нас. Он утверждает, что влюблен в меня. А я влюблена в шотландского мальчика . .. У мальчика короткие волосы, он высокий и сильный, в короткой клетчатой юбочке. В общем – типичный шотландский мальчик. Влюбленность продолжается дня три, пока во время обеда мальчик не стукает меня кулаком по голове и не оказывается Таней Грековой, которая тоже живет в нашем подъезде.
Кстати, история ее короткой стрижки несколько драматична: ей очень надоели толстые косички, и вот, вооружившись маникюрными ножницами и засев в кустах перед кухней на даче, Таня отстригла под корень и обе боковые косы и тоненькую косичку, шедшую ото лба. Возмездие было суровым – она не поехала с мамой на море. Что интересно: мама-то тоже не поехала... Меня никогда так не наказывали, правда, я не отрезала косичек, но и косички мои , в отличие от таниных, так себе, Иаруся называет их «крысиные хвостики», мне часто и завязывают просто хвостики , и ими очень приятно помахивать.
А моих братьев к лету стригут машинкой наголо. Процедура носит характер таинства: Леша идет с кем-то из взрослых в парикмахерскую, а когда возвращается, то голова его совсем голая. Через два дня она делается бархатная, еще через три -покрывается короткими жесткими волосиками. Леша разрешает мне трогать его волосы, и я это воспринимаю как знак большого расположения и приближенности. У нас в семье не принято обниматься. Иногда я, правда, прошу маму, чтобы она обняла меня так крепко, как она меня любит, и мама обнимает меня крепко-крепко. Потом моя очередь, и я жму изо всех сил. Иногда Олег спрашивает, можно ли потрогать мой нос,и я, польщенная его вниманием, разрешаю, он трогает мой нос и широко и блаженно улыбается: такой у меня невероятно мягкий нос и так, по егог словам, приятно его трогать. Не могу сказать, что меня это радует – хотелось бы иметь классический профиль, но его внимание так приятно!
Бабушка нас вообще не трогает. Дедушка иногда сажает на колени и высоко подбрасывает, а потом вдруг роняет между колен, так что каждый раз ждешь этого с замиранием и все равно каждый раз это неожиданно.
Мы с Лешей очень не любим, когда чужие начинают нас обнимать или тем более целовать. Этим грешат некоторые бабушкины знакомые. Это очень неприятно: сплошь и рядом от них пахнет чем-то чужим, затхлым. А мы должны это терпеть. Однажды Леша все же не выдерживает и вырываясь говорит: «Мужчины не любят целоваться со старушками!». Все смеются – а чего тут смешного? Все правда. Да и не только мужчины....

Иногда вечером Олег берет санки, и мы идем в Нескучный сад. Сыпет снег, горят фонари, Олег разговаривает с Лешей о чем-то мужском. Я молча иду рядом .Олег садится на санки на самом верху самой высокой горы, мы забираемся к нему между ног и несемся вниз по изгибающейся аллее, всем на зависть и удивление. Иногда мы ходим в «Сад царя Марсилия» (это папа читал мне про Роланда), днем это розарий. Я – Роланд, а Леша – граф Оливье.
В субботу вечером, после группы, мы начинаем строить машину у Олега в комнате. Для этого используем стулья с зеленой тряпочной обивкой, боковые решетки от детской кровати и покрывала с кровати. Каждый раз происходит некоторая заминка с рулем: для него необходима бабушкина рояльная табуретка. После некоторой борьбы мы получаем и табуретку.В машину можно брать с собой еду, фонарик, все, что нам нужно для долгой поездки: обычно мы уезжаем в Африку. Нашу машину никто не трогает уж по крайней мере до конца воскресенья.Иногда к нам заглядывает кто-нибудь из взрослых, обычно Нина, которая весело спрашивает «Ну как, поросята?» и дает нам еще что-нибудь в дорогу.Но особенно никто не мешает, взрослые сидят на кухне, разговаривают, смеются - заняты своими делами, им не до нас и нам не до них.
Иногда мне удается уговорить Лешу играть «в сыночка», только со мной он соглашается на это. Правда, иногда предлагает, чтобы сыночек был уже взрослый и собирался на войну, но на это уже я не соглашаюсь: какой интерес? Интересно кормить и укладывать спать. Леша соглашается и некоторое время я его укладываю, а он исправно чмокает и гулит.
Я очень плохо ем. Не лезет еда в горло, да и только. На Калужской еще ничего – там еда какая-то обыкновенная. А вот на Беговой – беда. Я даже бульон запиваю водой. Не дай Бог, в нем окажутся клецки – от одного их вида мне делается тошно, а уж проглотить их нет никакой возможности. Рис с каким-то ужасным скользким соусом «бешамель»... Рыба... Я ведь совсем не хочу есть! И вот я сижу, сижу, ковыряю вилкой в тарелке, соединяю капельки жира в бульоне в одну большую желтую лужу, это на некоторое время скрашивает мучительное сиденье за столом. В конце концов первым не выдерживает Дед: «Да ну тебя, хватит, иди» - ура!
Дед, побывавший в блокаде, когда съели и любимую собаку брата, и клей, и кожаные ремни, не может выносить небрежного отношения к еде, остатков на тарелке. Но и выдержать мое сиденье над остывшей едой выше его сил.
Иногда мне удается набить злополучную еду за щеки, обманным маневром выбраться из-за стола и выплюнуть все это в унитаз. Главное – не забыть спустить воду. Однажды я забыла, и бабушка Тата обнаружила мое преступление.
Каждый из нас ест по-своему. Я – понятно как. Леша сначала съедает все твердое, при этом бутерброд держит двумя руками и быстро-быстро запихивает его в рот. Потом пьет чай. Никакие уговоры взрослых «запивать» не действуют. Настя ест быстро и хорошо, к тому же она любит то, что я терпеть не могу, например, творог. На Зеленоградской Юру кормит Маруся, она сидит рядом и поворачивает его к себе за ухо. Взрослые говорят, что поэтому у него торчат уши. Неужели.
Бабушка ест медленно и аккуратно, иногда очень странно: вдруг подсыпает в борщ сахар, а однажды мы видели, как она сахарит котлету!
Простоквашу из баночек. В простоквашу насыпает сушеную морскую капусту – гадость, наверное, страшная, но это полезно для суставов. Гоголь-моголь, это такая ужасно сладкая пена из желтка с сахаром. Когда мы летом живем на Зеленоградской, за обедом бабушка делает всем крошечные бутербродики с чесноком, посыпанным солью. Ужасно вкусно, только она их делает медленно и тщательно, а нас четверо, и съедаем мы их очень быстро.